— Не нравишься ты мне в последнее время, — сказала она, прерывая долгое нервное молчание — Это вообще или в частности? — Конкретизировал я.

— Конечно в частности, — ответила Алиса, целую меня в щеку. — Но с твоими мыслями у тебя могут быть неприятности. Конечно наш новый фюрер — это не Адольф Гитлер, но все же не стоит будить лихо.

— Я согласен. Но пока я говорю это только тебе, своей жене.

Она улыбнулась.

— А я вот с тобой не согласна. В конце концов, мы победители, и какое нам дело до этих славян. Я — немка, ты — тоже ариец.

— Ты забываешь про наших с тобой матерей. Они обе славянки.

— Оставим этот разговор, — подытожила она, — а то — рассоримся!

Да, за время пребывания в этом мире сей разговор был первой большой глупостью. Однако я все же надеялся, что не фатальной. И, кроме того, в силу последних событий, я был уверен, что долго здесь не продержусь. О своем же сменщике из другого мира я, извиняюсь, не подумал.

Второй раз к этому разговору мы чуть было не вернулись уже в Москве, где пребывали проездом в мой родной город. Когда электричка везла нас от аэродрома в город, мы проезжали мимо нового православного кладбища, и какой-то мужик вспомнил слова Некрасова о выносливости русского народа, который «вынес и эту дорогу железную, вынесет все, что Господь ни пошлет». На этот раз вскипел я, но вовремя взял себя в руки.

— Не стоит вести крамольные разговоры в присутствии офицера СС, — ответил ему я. — Сегодня я добрый, со мной жена-красавица, но все же не стоит…

В голове же звучало:

«А, может, она начинается со стука вагонных колес, И с клятвы, которую в юности ты ей в своем сердце принес.»

Никогда не думал, что могу оказаться оккупантом в родной стране. Все мое естество противилось этому. Ведь как бы то ни было, и какая бы национальность не стояла в моем паспорте, я чувствовал, что это плохо — находиться среди врагов великого народа, давшего мне все. Даже если этот самый народ «создал песню, подобную стону, и духовно навеки почил».

Теперь я понимал, как ощущали себя те редкие «телезвезды» моего мира, совесть у которых не полностью атрофировалась.

«Я к окошечку стою робко, Я прошу принять в заклад душу», — всплыли в памяти слова А. Макаревича.

Может кому-то покажется странным, но в хитросплетениях моих мыслей песни всегда играли не последнюю роль.

Составляющие их ассоциативные образы составляли как бы проторенную тропу… Но это уже совсем другой разговор, и я не буду утомлять им читателя.

Перекусить мы отправились, как вы можете догадаться, в то самое кафе. Не знаю, странно это или нет, но в этом мире оно тоже было писательским, и Алиса хорошо знала и его, и его хозяина.

Хозяин принял нас, как дорогих гостей, и даже сам присоединился к нам с обедом, угостив за счет заведения бутылкой хорошего вина. После обеда мы заказали кофе, потом еще и еще… И вот произошло то, что должно было рано или поздно произойти:

Алиса на какое-то время оставила нас, направившись в это самое заведение.

— Ну и как, нравится тебе наш мир? — спросил он без обиняков, когда Алиса оказалась вне зоны слышимости.

— Ну, как тебе сказать, мир, конечно отсталый, но бывает и хуже.

— Тот, из которого ты прибыл, был хуже?

— Ты имеешь в виду родной? Пожалуй, — я сделал паузу, обдумывая, — Да. Тогда мы выиграли войну, чтобы через пятьдесят лет отдать все задаром.

— Так всегда было с Россией. Выиграть, чтобы потом отдать задаром.

— Да, но не всегда. Я успел побывать и в мире, где мы до сих пор первая и лучшая держава, и в мире, где только что началось восстание. Не знаю, чем оно, правда, закончится… Но, знаешь, технически этот мир самый отсталый. Если бы я надолго остался здесь, я, как ученый, мог бы таких дел наворочать!

— Но судя по форме, ты здесь не совсем ученый, или, точнее, совсем не ученый.

Я хотел что-то возразить, но Алиса уже возвращалась, и мы сменили тему. Когда же она присела к столику, тайм-аут взял я.

Однако, когда я вышел из уборной, кафе было неузнаваемо. Если честно, кафе, как такового, не было совсем.

Холодный мир

Я выскочил из кафе и увидел, что город лежит в руинах. Старых руинах, уже успевших сгладится временем. Какая-то зловещая тишина висела в воздухе.

— Руки вверх! — услышал я за собой.

Подняв руки и повернувшись, я увидел человека со страшным выростом на голове, и, как мне показалось, трехчленной левой рукой, в которой он сжимал ржавый карабин.